Демоническое, настолько демоническое, что уже человеческое.

 (В том, что каникулы были ужасно неплодотворными, мало вдохновляющими и еще менее приносящими отдых, в большей мере мне нравится винить трахеобронхит, который сорвал посещение выставки в Сев Кабель. Однако, вспомнив, что посещение выставки Врубеля в сентябре смогло состояться в том числе из-за больничного, приходит ощущение закономерной справедливости. Болезнь дала, болезнь взяла. )

Какова вероятность ситуации в жизни человека, когда ему поступает приглашение посетить выставку Врубеля в корпусе Бенуа Русского музея отдельной небольшой компанией с экскурсоводом-составителем выставки, согласившейся провести в мир таин художника по знакомству? С таким же успехом можно рассчитывать на удар молнией, выйдя из дома в ясную погоду. Сырой, прохладный и нервный сентябрь, будто нарочно заразивши меня чем-то простудно-сонным, уже не казался таким исключительно изматывающим, а опустив температуру ко дню выставки вовсе показался содействующим. Да, гулять во время больничных некрасиво во многих отношениях, но это предложение взаправду сродни молнии!

Поездки в центр города всегда оказывают особенное впечатление, притом беспощадное и отовсюду: солнечный блестящий купол, витиеватый фонарь, человек будто со страниц романа, гладь воды, устойчивые массивные колонны, беспощадное движение масс, временно застывшие скульптуры и барельефы зданий... Всё это сразу, без остановки и в одном месте, что в это сложно поверить. Проезжая по близлежащим к Русскому музею улицам, перебирая глазами снующую толпу, взгляд вдруг нашел стоящую у стеночки здания старушку. Будто потерянная, но в то же время уверенная в своих действиях, она продавала что-то: ни то самодельные игрушки на веревках, ни то что-то из вязанной одежды. Рядом не было ни столика, куда сложить товар (она развесила его себе прямо на руки, от кистей до локтя), ни стульчика или табуретки. Бабушка чуть делала шаг в сторону, возвращалась, опять чуть отходила, и движения эти напоминали ни то, что просьбу, но каждый раз возникающее предчувствие того, что вот этот человек сейчас к ней обратится, спросит что-то, заинтересованно взглянет. Но прохожий проходил.

Как часто можно встретить здесь старушку, сколько она уже стоит, ожидая? А когда она вдруг перестанет приходить сюда, на свое привычное тихое место, заметит ли кто-нибудь, что что-то изменилось в обычной дороге до работы? Может всё это мне показалось, может не было там старушки, может быть это привиделось, что она что-то продает..?

Очнувшись от мыслей уже под высоким потолком и в окружении белых колонн внутри Русского музея, внимание к реальности понемногу собиралось, как собиралась и наша группа, состоящая из маминых друзей по работе, мамы и меня.

Уже знакомые комнаты первого этажа корпуса Бенуа, однако теперь наполненные не бесконечным морем, а с самого порога встречая глазами, испуганными и наблюдающими, но испуг этот не из-за зрителя, а будто от движений мысли о внешнем или внутреннем. На заднем плане лебедь и жемчужная раковина - подарки от друзей; хотя другом Михаил Александрович был непростым, вспомнить хотя бы случай с Серовым, когда Врубель в ответ на замечание друга заявил, что тот не имеет никакого права рассуждать о его картинах, так как Серов -- посредственность, а сам Врубель -- гений. Валентин Александрович поверил, его сомнения в серьезности собственном таланта из-за того, что работа над каждой картиной была не полётом кисти, а тяжелым долгим трудом будто подтвердились, Серов сквозь слёзы признал правдивость слов друга. Каждый гений по-своему справляется со своей гениальностью, Серов же мало умел ее отстаивать.

Путь Михаила Александровича Врубеля начинается в Императорской Академии Художеств. После учебы выпускник отправляется расписывать религиозные помещения божественными сюжетами, зарекомендованный своими преподавателями. Однако несмотря на то, что Михаил был одним из самых выдающихся учеников, дело идет не совсем гладко. Михаил Александрович то не появляется вовсе, то задерживает работу, но больше всего недовольства вызвал факт того, что Врубель по-своему интерпретирует и трактует божественное, даже в каноничных, казалось бы, изображениях говоря что-то свое.

Врубель работает художником-декоратором. Выполняя заказы, требующих написать огромное полотно, которое будет украшать жилье изнутри (как Микеланджело расписывал Сикстинскую капеллу, только изображения менее масштабные, односюжетные и под стать русскому искусству). Одной из таких работ является "Богатырь" - широкий и огромный, будто из детского воображения, восхищенного сказкой. Но цвета и созданный ими контраст создают ощущение какого-то продолжающегося изменения, будто воображение работает прямо на завершенной картине, и всматриваясь в один элемент, сам по себе начинает превращаться другой. 

Для этой картины позировал художник Николай Ге (нужны были не внешние сходства, но понимание фигуры и силуэта в пространстве). Становится интересно, как же выглядит этот страшный, должно быть, Ге? Вот как изображает натуру для картины "Богатырь" Николай Ярошенко:

Говорят, что для позирования Врубель придумал специальную конструкцию из вешалок и пиджака, которая, находясь на плечах у Ге, делала его фигуру огромно широкоплечей. Если художнику нужна натура, и уж тем более если это будет забавно, творец готов на всё.

Михаил Александрович поразительно писал цветы. Его ботанические зарисовки в простом карандаше останавливают, их хочется разглядывать и разглядывать, и кажется сама природа не так ясно выразила в цветке те свои слова, которые смог выразить в рисунке цветка Врубель.

 

Просят Врубеля, как и некоторых других художников, проиллюстрировать выходящий сборник произведений Михаила Юрьевича Лермонтова. Обращение к теме демонического, граничащего с реальностью и взаимодействие человека с этим - художник прекрасно справляется с задачей изображения отрешенного, вечно надломленного и сопротивляющегося мира Лермонтова, рисунки Врубеля называют не иллюстрациями, а зарисованными воспоминаниями персонажей литературных произведений.

Михаил Врубель проиллюстрирует еще А. Пушкина ("Моцарт и Сальери" и "Пророк"), Л. Толстого ("Анна Каренина"), запечатлит также Печорина из "Героя нашего времени", но не столько будет известно это, как картины демонического периода Врубеля, к которым будто подвела череда иллюстраций "Тамары и демона".

"Сирень" по праву открывает этот период душевных терзаний в картине. Ощущение болезни, темного, не человеческого времени, загадочных цветов, напоминающих кристаллы, фигура человека, будто тоже становящимся подстать окружающему миру болезненным, кристаллическим, потусторонним.

Самое известное полотно этой серии - "Демон сидящий". Цветы совсем перестали напоминать нежные растения, покрыв землю острыми кристаллами. Демон, сидящий в одиночестве и задумчивости, предчувствующий свои терзания и смотря куда-то далеко, в превращающееся небо; он знает свое существо, но также знает, как часто и грубо люди искажают его истинное нутро. Его не ждет смирение, его не ждет понимание, он - демон.

"Демон летящий" - неоконченная картина из трилогии демонов. В неестественном положении крыльев и всего тела он мчится куда-то, рассекая небо, без разбору, он будто знает, что ему суждено упасть, но от этого только больше бьется в воздухе, борется, противостоит, хотя знает, что борьба не принесет победы.

Завершающее полотно - "Демон поверженный". Лишь частично похожий на человека, с неестественными пропорциями, изогнутыми руками и шеей - Демон упал, Демон повержен, потому что такова судьба любого демона.

Экскурсовод ушла, оставив группу и меня самим смотреть картины. Я никогда не обсуждаю выставки сразу после их проведения, никогда не обсуждаю картин с кем-то, стоя перед полотном, не умею. Последней картиной Врубеля был "Шестикрылый Серафим", ангел, держащий в одной руке огонь, в другой - кинжал. Насколько справедлив ты, Серафим? И как же счастлив ты, что огонь, которым ты избавляешь людей от греховности, тебе подвластен.

Идя от картины к картине, записывая название тех, которые позже хочу найти, чтобы смотреть на них в любое время, стало более очертаемым излучение картин состояния перемены, волшебных терзаний, поисков, мучительных метаморфоз. "Царевна Лебедь", "Пан", автопортреты, картина "Утро", современниками Врубеля, привыкшими к искусству Передвижников, то есть к искусству, которое должно обязательно учить, а не просто доставлять эстетическое удовольствие, встреченная с глубочайшим непониманием. "Понятый гений"..."понятый человек". Странные словосочетания.

Выйдя из Русского музея, прямо у корпуса Бенуа, глаза наткнулись на продававшиеся "авторские картины". На аляписто сделанном поликлинично-голубой краской фоне неловко и тесно помещалась балерина в юбке, сделанной из мастихином положенных кусков несмешанной, кричаще розовой краской. 

Слишком резкий контраст искреннего, откровенного мира в стенах Бенуа и лицемерно будто занятой улицы создавал слишком много неуловимых мыслей. Врубель... Он жил в мире демонов и ангелов. Хотя демоны и ангелы ведь придуманы на Земле, так где же еще им быть?

Вдруг я дома, в комнате. Но что-то не так, свет из окна другой, углы предметов более острые, открытые тетради, бесполезный календарь...

Я демон.